О том, что происходит с миром и нами, о судьбе театров и пошлости, о действии и бездействии – главный редактор «Стольника» Тати Сенютина оказалась в водовороте мыслей легенды театрального мира Николая Коляды.

В последние годы все меняется настолько быстро, что не все оказываются к этим реалиям готовы. Особенно старшее поколение. Как вы считаете, нужно ли вообще успевать за меняющимся миром?

Ну, как говорится, задрав штаны за комсомолом бежать, конечно, не надо. Но чувствовать нерв сегодняшнего времени, того, что происходит на улице — для человека, работающего в театре (не только для режиссера, но и драматурга, сценариста, сценографа, актера) – обязательно нужно. Другое дело, нельзя ни в коем случае вестись на все, что «днем в газете, а вечером в куплете». Терпеть не могу, когда политика лезет на сцену, а спектакли превращаются в некий митинг. Хотя есть так называемый политический театр – многие касаются современных злободневных тем. Поскольку я советский человек, то люблю говорить эзоповым языком о том, что происходит — и о своем отношении к этому. Как говорят мои артистки и артисты: «Насмотришься этих новостей – как будто в глаза песка насыпали». А что мы можем сделать? Ничего. Безусловно, заявлять хоть прямо, хоть издалека всем страшно. Но тем не менее говорить об этом надо. Не держать кукиш в кармане, а рассказывать – что ты думаешь, что тебе нравится и не нравится, опосредованно, эзоповым языком.

Позавчера мы играли на фестивале «Реальный театр» «Тараса Бульбу». Как правильно сказал когда-то Лев Абрамович Закс: «Тогда не было ни России, ни Украины. Все происходило на территории Украины, но все были русские». Это была одна нация, которая боролась против иноверцев, поляков-католиков (но ведь и у евреев тоже другая вера, и у басурман, и против них также боролись). В финале спектакля женский голос поет, когда все умерли, русскую народную песню, финальные слова которой звучат так: «Девочки, молите бога, чтобы не было войны, не кончится война – не выйдет замуж ни одна». Вот про что разговор. Я всем говорю, война это плохо, ужасно. На войне гибнут люди, а дороже человеческой жизни – не важно, какой человек национальности – на этом свете ничего не может быть.

Вот недавно произошло ЧП с «Уральскими авиалиниями», когда сел самолет под Новосибирском. И пошла волна – да эти «Уральские авиалинии», да чтоб они все сдохли, да самолеты у них старые и так далее. Вместо того, чтобы сказать: «Спасибо пилотам, что они сохранили жизни почти 200 людям, что они остались живы». Я слушал, как стюардесса деревянным голосом говорила, чтобы все прижались, сжали колени… Это было так страшно... Что думали тогда эти люди...

Я 30 лет преподаю в Екатеринбургском государственном театральном институте и говорю своим студентам – что бы вы ни писали, хоть про Уралмаш, хоть про Химмаш, вы пишете про Россию, про нашу Родину, великую и прекрасную. Какая бы она ни была, правильно или не правильно то, что в ней происходит. Мы не можем отследить потоки истории, посмотреть сверху на происходящее. Мы должны идти вперед и работать, работать, работать, а не сидеть на диване и советовать кому-то что-то. Это негоже. Хотя многие люди именно этим и занимаются, но это отвратительно, на мой взгляд. Иди работай, делом своим занимайся. Я работаю как проклятый. Живу в этом прекрасном времени. Оно… «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – так говорил поэт. Живем мы во время прекрасное, изумительное. И я пытаюсь в театре каким-то образом держать руку на пульсе времени. Откликаться на происходящее во всем мире. И, конечно же, театр должен принести людям, которые приходят с черных улиц с черными думами, спокойствие, понимание, что все будет хорошо. Пусть они посмеются, подумают о любви – к детям, внукам, кошкам, цветам. Потому что любовь строит, а ненависть — разрушает. Театр должен создавать что-то хорошее, вселять что-то хорошее. Прежде всего необходимо не воспитывать человека, а давать ему радость, которая останется в душе на 15-30 минут, а может и на день-два. Без этого никак нельзя. Если театр раздавит человека, который пришел с улицы со своими новостями и бедами, добавит мыслей о том, как тяжело мы живем, как все отвратительно, это не дело. У меня вышла недавно книга прозы «Ты не печалься», ее на фестивале «Красная строка» назвали лучшей книгой года. Так вот всем своим зрителям я всегда говорю: «Ты не печалься»! У царя Соломона на кольце было написано: «Все пройдет» («И это тоже пройдет» — по другим источникам). Так вот – все проходит. Господи, прошло три года, и мы уже забыли, что была эта пандемия, и на восемь месяцев весь мир опустел.

Тогда это казалось концом света…

Да. А сейчас смотришь фотографии и думаешь, неужели это было? Все так быстро меняется.

Как сейчас, на ваш взгляд, меняется театр и искусство в целом?

Я пытаюсь подстроиться под время, под то, что происходит. Жить вне времени. Говорю студентам: «Вы видите театры?». Они бывают пошлые, глупые, с шутками ниже пояса. Иногда думаешь, неужели для такого театра я живу, работаю? И я им всегда говорю – работайте для настоящего театра, соответствуйте ему. Работайте для сегодняшнего театра какой бы он ни был. Надо помнить, что чувство вкуса у человека должно быть воспитано. Вы должны видеть, где черное, а где белое. Помнить, что у нас есть великая основа, извините за пафос, – великая русская литература 19-20 веков. Без нее жить никак невозможно, она в крови у писателя. Пишите для вечности. Надо писать комедии — сказки, либретто. Надо уметь зарабатывать деньги, потому что ничего плохого в том, что ты зарабатываешь, я не вижу. Конечно, если ты писатель, то деньги для тебя – это свобода. Ты сидишь дома — пишешь, пишешь, творишь, рассылаешь по театрам. Получил гонорар и поехал отдыхать на Мальдивы или еще черт знает куда. Купил тряпку красивую, машину, что хочешь. Без денег никак нельзя. А тем более в нашей профессии, хотим мы того или нет.

Когда я приезжал к отцу и маме, царствие им небесное, в деревню, они на меня смотрели так... Понимаете, они люди от сохи, привыкли так – сделать стол, табуретку, вскопать землю, кирпичи сделать, дом построить. Это в их понимании — работа. А я привозил книги. «Ну а что ты там робишь, Колька?». Отец у меня украинец и говорил дома на смеси русского и украинского – на таком вот суржике. А я говорю: «Ну как что, выступаю, играю». Для них это разговоры инопланетянина. Отец спрашивает: «Что ты там, на гармошке играешь?». Отвечаю: «Нет, не играю». Потому что для него играть на гармошке на свадьбе – это еще понятно, тебе денег заплатят. В какой-то момент я перестал им объяснять. Мой дед Коляда говорил всегда по-хохляцки: «Мені тільки гроші треба, більше мені нічого не треба». То есть, «Мне только деньги надо, больше мне ничего и не надо». У деда семья была 11 человек, всех кормить надо было. Вот и я стал повторять слова деда: «Мне гроши платят и все. Не спрашивайте, чем я занимаюсь». Они никогда в жизни в театре не были. Им это и не надо было. И для них театр – глупое баловство. Но про что вы задали вопрос?

Важно понимать, что такое черное и белое. Сегодня можно в искусстве увидеть, как негативные персонажи раскрываются и вызывают сочувствие. Почему рассыпается парадигма дуального мира?

Мое отношение к этому... Знаете, я неправильно сказал, не черное и белое. Прежде всего — воспитание вкуса. У меня много народа работает – 43 артиста. Для частного театра это много. Я работаю над воспитанием их вкуса. Вкус – это понимание черного и белого. Что я не имею право смотреть канал «Россия» и восхищаться этим: боже, как это гениально и грандиозно? Нельзя смотреть передачу «Понять, простить»? Нельзя смотреть и восхищаться дурным фильмом, дурным спектаклем? Для человека, работающего в искусстве - нельзя, потому что воспитание вкуса это самое важное.

И бесконечное?

О, да. Боже, я смотрю на наших чиновников и думаю: «Почему они такие глупые?». Потому что у них нет вкуса. Им что Аллегрова поет, что Успенская, что Первый концерт Чайковского – одно и то же. Ха-ца-ца, танцуем без конца. Но они не виноваты, потому что так воспитаны. Люди хлопают? Да. Смеются? Да. А то, что этот юмор ниже пояса, недостойный, глупый, бездарный, они не понимают. Я всегда говорю и еще раз повторю: «Если вы стали артистом и не знаете наизусть всего Пушкина, никогда не читали Достоевского, Гоголя, Грибоедова и великую русскую литературу, вы не артист». Ни у одной страны нет такого богатства, которое было создано в нищей стране, где было крепостное право до 1861 года. Такого великого богатства, такого счастья, перешедшего в 20-й век – Шолохов, Горький, Набоков. Если ты этого не знаешь, если у тебя это не в крови, ты не русский человек! Ты просто не имеешь права жить на этой земле.

Я, конечно, ору на своих студентов, говорю, что читать, что не читать. Сегодня захожу перед началом репетиции в фойе театра – сидят 20 артистов и у них у всех телефоны в руках. Думаете у них там «Тихий Дон» или «Жизнь Клима Самгина»? Нет, конечно! Начинаю орать, кричать, ругаться. Думаете, кто-нибудь из них читал «Бесприданницу» прежде, чем я ее начал ставить? При этом у всех актеров высшее образование! Все окончили Екатеринбургский государственный театральный институт. Или барнаульский, или самарский. У них у всех были пятерки по зарубежному театру, по русскому театру, и они сдали экзамены. Но отметки ставит жизнь. Не педагоги. Учитель - что? Он открывает дверь, а ученик должен сам в нее войти.

Говорят, вкус либо есть, либо его нет.

Вкус воспитывается. Тогда человек начинает понимать что-то и в политике в том числе. Во всем, в чем угодно. Про вкус можно говорить очень долго.

Есть такое понятие, как меланхолия. Как вы думаете, зачем человеку это состояние? И может ли оно быть продуктивным?

Меланхолия – это грустное настроение, если переводить на совсем русский язык. В грустном настроении я не хожу по улицам, не езжу на машине. Я просто лежу на диване и страдаю. Чтобы меня все пожалели, какой я несчастный. Или делаю какую-нибудь запись в интернете, пишу: «чтоб вы все сдохли, я вас ненавижу, ненавижу всех артистов театра!». Я страдаю – пожалейте меня. И это — лень. Лень жить, радоваться солнцу, небу, театру или еще чему-либо. Вся великая русская литература, я к ней возвращаюсь, потому что люблю очень, родилась от лени. Лежали помещики на диване, думали, а потом садились и начинали писать. Я считаю, прежде чем что-то писать, лягте на диван, закройтесь, все рождается в тишине. Пошлите всех к черту, выключите интернет, телефон. Лежите полдня и смотрите себе в душу. Пусть у вас будет грустное настроение. Пожалейте себя, поплачьте. Что вас в данный момент больше всего тревожит? Найдите эту струну в сердце, дерните за нее. И тогда садитесь и начинайте писать. Тогда у вас будет, что сказать людям. Найдите мысль, потому что, если нет мысли, а только желание выговориться – это никому не нужно. Меланхолия – это очень хорошо. Адекватность человека, который все время радуется и веселится, вызывает большие сомнения.

А вы замечали, в каком эмоциональном состояние вам хочется писать?

Я честно могу сказать, раньше – да и всегда – я писал только потому, что люблю деньги. Табаков говорил: «Уж как я денежки люблю, так их любить никто не может». Если у меня заканчиваются деньги, я сажусь и пишу пьесу. Я больше циник в этом вопросе, потому что понял в какой-то момент, что пьеса – это не нечто, что тебе спустилось с неба. Как говорили про Есенина – «божья дудка». Нет. Это математика. Есть законы драматургии, которые я выучил и отлично знаю. Я написал 150 пьес. Ну что уж там. И 100 пьес поставлено разными театрами во всех странах мира, даже в Австралии. Где еще не поставили мои пьесы? Только на Луне. Поэтому, если нет денег, я сижу и пишу. Ничего постыдного в этом не вижу. Помню, прочитал в письме у Чехова, он писал кому-то, что ему так стыдно за то, что хвалили его рассказ, который он написал за час. К нему приехал курьер из газеты и сказал, что там немедленно ждут его рассказ, а он был в купальне. Так вот он выскочил оттуда, сел и написал этот рассказ. Я представляю, как он вышел мокрый в полотенце и сел писать, пока его ждал курьер. И я думаю, это гениально. Написал потому, что ему нужно было заработать денег, и не ждал, когда на него снизойдет озарение.

Это романтизация творчества?

Да. Ко мне недавно пришел парень, сказал, что хочет поступить ко мне в театральный институт на отделение драматургии. Я спросил, что у него есть? Какая-нибудь там проза, стихи, эссе? Чтобы мне глянуть, умеет ли он буквы складывать или нет. А он отвечает: «Нет, я только в голове». В голове? Тогда иди, друг. Потому что я таких «в голове» видел да видел. Пьяный такой сядет, курит и говорит: «Знаешь, я написал уже, собственно говоря, роман. Он у меня весь уже написан в голове. Осталась техническая часть – набрать на компьютере». Думаю, да-да-да, рассказывай бабушке на улице. Писатель – это работа. Я делаю 12 вариантов одной пьесы. Пишу ее два месяца. Мучаюсь, страдаю, не сплю ночами. При этом я учитываю реалии нынешнего театра и думаю о психологии сидящих в зрительном зале. То есть я должен сделать так, чтобы с первых минут спектакля зрители поняли, о чем идет речь – проводы в армию, свадьба, похороны, поминки, какая-то жизненная ситуация. Чтобы они прониклись этим. А через пять минут я должен обязательно пощекотать публику, потому что без юмора спектакль ничто. Должно быть что-то смешное, пусть публика смеется и радуется. Отдыхает. И так потихоньку что-то серьезное впариваешь. Люди платят деньги за билеты только для того (это мое мнение), чтобы посмеяться и поплакать. Больше ни для чего.

Николай Владимирович, скажите, давно ли вам в жизни приходилось делать какой-то сложный либо очень важный выбор?

Да. Два-три года назад. Когда закончилась пандемия, я поехал в Польшу ставить «Вишневый сад». Все было ужасно сложно, актеры болели, и я жил прямо в театре. Мне приснился сон: Галина Борисовна Волчик, главный режиссер и художественный руководитель «Современника», сидит в какой-то комнате, я вхожу и вижу, что перед ней лежит листочек с надписью "Николай Гоголь .«Тарас Бульба». Инсценировка Николая Коляды». Как будто она репетирует «Тараса Бульбу». Я просыпаюсь и думаю, что за говно такое. Я «Тараса Бульбу» читал в 8 классе в последний раз. Так как день был свободный, я его нашел в интернете и перечитал. Понимаете, моя жизнь с Галиной Борисовной связана с 1989 года. Лет 30-40 у нее в театре шли 4-5 моих пьес. Она умерла, и после нее «Современник» разрушили мгновенно. Но это другая история. Я сказал, что раз она мне с того света говорит, раз она мне приснилась почему-то, значит надо так сделать. Я сел и начал писать инсценировку «Тараса Бульбы». Это было первое действие. Это было еще до событий в Украине. А там слова такие: «Ну что сынку, помогли тебе твои ляхи?». Или: «Да найдется ли на белом свете сила, которая пересилит русскую силу?!». Там все как бы про сегодняшний день. Может быть, тучи уже сгущались в это время, может быть, я что-то почувствовал. Черт его знает. Но приехал – начал репетировать.

Так вот, выбор. Закончил я второе действие 18 февраля, за несколько дней до начала известных событий. Все мои парни ждут повесток. Мне ночью пишут: «А вы спасете, а вы поможете, а вы что-то сделаете?». Говорят, давайте закроемся и уедем в Казахстан, все же люди туда уехали. Я говорю: «Ну-ка, тихо!». Я на них матом заорал, а у нас в театре 80 человек: «Тихо, будем жить и работать, никто никуда не двинется. Будем делать «Тараса Бульбу». И тут артист, исполняющий главную роль, сказал, что не будет играть. Этот человек со мной проработал 18 лет. И он меня в тяжелую минуту предает, уходит. Вот когда все рассыпалось. Конечно, на эту роль был назначен другой артист, играет блестяще. Это спектакль о том, что война — это ужасно, смерть человека — это ужасно. В любом уголке планеты. Мой выбор был серьезный – либо театр закрыть, сказав, что я против происходящего, либо работать. Продолжать жить. И я сделал свой выбор.

Я много путешествую, и вижу невероятное количество потеряшек.

Сейчас много потерянных. Я не могу сказать, что они трусы. Я их понимаю. Но они должны и меня понять. Потому что меня тоже часто упрекают.

Сегодня, по-вашему, искусство свободно? Вы встречаетесь с цензурой, которую не можете сломать?

Я удивился как-то, что все мои студенты при читке пьесы хором закричали: «Да ты понимаешь, должны быть фильтры у тебя в душе, так, чтобы не пропускать!». А я смотрю, парни-то молодые, по 18 лет. Год проучились всего. Ой, надо же, какие умные стали. Молодцы. Должны быть фильтры и самоцензура. Когда дальше нельзя. Нельзя говорить плохо про маму и папу, про Родину, Россию. Нельзя делать этого и этого. Нельзя – остановись. Дошел до этого и дальше остановись. Самоцензура должна существовать у каждого художника.

Это же цензура собственных принципов?

Да. А так, чтобы ко мне пришли и сказали: «Так не делайте, а это делайте», не знаю. Столько разговоров про эту цензуру. Но ко мне никто не приходил. Может, потому что мы частный театр. Хотя приходят же чиновники. Хоть бы кто-нибудь что-нибудь сказал. По-моему и в государственных театрах такого нет. Просто все понимают, что дальше определенного момента идти не стоит. Зачем какой-то закон о цензуре? Просто нельзя, да и все.

Какие недостатки есть у современного общества?

Не знаю. Сложный вопрос. Нет терпимости, наверное. Самое главное — терпимость. Страшно, что наркота везде. Она проникает повсюду. Мы похоронили одного артиста 9 лет назад, который умер от наркотиков. Мой племянник тоже от этого умер. Говорят, что вся Москва на белом порошке. Вы в своем уме?! Совсем уже чокнулись? Я не знаю. Страшно до невозможности. А так самое главное – терпимость, толерантность. Ну да, один может быть дураком, другой умным, третий женоненавистником, четвертый — гомосексуалистом. Терпи ты. Все люди разные. Не ненавидь, не убивай, не руби шашкой – все люди разные. Смешно. Терпеть надо. Бог терпел. «Терпел Елисей, терпел Моисей, терпел Илья, потерплю и я». Есть такая поговорка. Добрее надо быть и с бóльшим пониманием относиться к тому, что один человек такой, а другой — такой.

Получается у вас есть какие-то мировозренческие конфликты со студентами?

Время поменялось. А тем более, вы знаете, вашим родителям лет 40-45, они мне годятся в сыновья и дочери. Когда я в Свердловск приехал в 1973 году, здесь не было миллиона народу. А сейчас — два миллиона. Это мегаполис. Здесь огромное количество мероприятий, концертов, ночных клубов, баров, квестов. Раньше были телевизор и книги. В ресторан сходить – целое событие. Еще сейчас интернет много времени забирает. Думаете, я не провожу много времени в интернете? Каждый день 2-3-5 часов там сижу. Затягивает эта зараза. Хочешь того или нет. Все понятно, но читать надо, без книжки никак, нельзя быть необразованным, глупым.