Благодарим за помощь в организации интервью Арт-Холдинг «Ангажемент» и мясной ресторан «Корова a more»

В основе актерского искусства лежит система Станиславского, которая не устаревает со временем. Русская, даже не советская, школа предполагает глубокое погружение в роль и эмоциональное воздействие на зрителя. Театр, конечно, меняется, и вместе с ним трансформируется и существование актеров на сцене. Но, к сожалению, учебная программа в театральных вузах остается прежней. Иногда, на мой взгляд, это даже вредит, потому что мир вокруг нас стремительно развивается, а в учебных заведениях годами изучают программу, написанную десятилетиями назад и основанную на принципах, которые, возможно, уже не актуальны. Я не очень хорошо знаком с учебным процессом, но иногда слышу о том, как проходят занятия. Студия-школа МХАТ кажется мне более прогрессивной в этом отношении. Они постоянно пытаются внедрять новые идеи и подходы. И появление техники влияет на актёрское мастерство, безусловно: микрофоны меняют способ существования на сцене и подачу спектаклей, экраны и крупные планы делают их более зрелищными.

Развитие и изменения — это естественный процесс. Когда-то тот же театр «Современник» возник как протест против замшелого МХАТовского искусства. Хотя во МХАТе ставили великие спектакли, которые мы уже не застали, например, «Три сестры» Немировича-Данченко, это было великим событием. Но появились новые артисты из «Современника», которых воспитывал Олег Ефремов, и для многих это стало шоком: как можно вот так существовать, как можно вот так просто общаться на сцене, без возвышенного декларирования. А спустя 30–40 лет даже «Современник» опять кажется не таким, устаревшим. 

Появились новые крупные режиссёры, такие как Юрий Бутусов, которые меняют способ существования театра. Каждый из них предлагает свой подход к работе. С одним я работаю одним способом, с другим — иным. Но всё равно есть основа, база, актёрская база, без которой невозможно прийти просто с улицы на сцену. Нужно пройти школу и понять свой организм, прочувствовать его. Именно этим и занимаются в институте — познанием себя, своих возможностей, выбором своих неповторимых инструментов. Если художника учат держать карандаш и кисточку, чтобы он рисовал этюды, то в актёрском ремесле инструмент — это ты сам. И ты должен научиться играть на нём.

 

К слову, об инструменте. Раньше был распространен прием игры глазами. «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой – ярчайший тому пример. Инновационные возможности уже не оставляют ему место? Сейчас более важны действие, общая картинка, экшн?

Это относится к кино и крупным планам актёров. В театре сейчас тоже можно увидеть крупные планы, но их создание — сложный процесс. А то, что вы упомянули фильм «Семнадцать мгновений весны»… Знаете, Вячеслав Тихонов рассказывал об одной из легендарных сцен в машине. Он говорил, что во время съёмок просто сидел и вспоминал таблицу умножения. В его голове происходил обычный мыслительный процесс, но каждый зритель видел в этом взгляде свой смысл. В кино часто используют такие подмены и обманы.

Кроме того, важна киногеничность актёра, когда актёр просто сидит и молчит, но им безотрывно любуешься и сопереживаешь, это признак настоящего дара. Такой дар встречается редко, он не вырабатывается и не тренируется. Он был у Вячеслава Тихонова и Олега Янковского. А если этот дар соединяется с актёрским умением и словом, то рождается великий артист.

 

Многие актеры говорят, что помимо дара, важно еще и везение. Можно быть талантливым, но при этом оставаться на вторых ролях.

Несомненно, удача важна, но и стремление к цели также играет свою роль в становлении актёра. На пути к успеху в этой профессии часто приходится делать выбор: куда пойти работать, с каким режиссёром, в какой театр или вообще уйти в кино. Я тоже сталкивался с таким выбором. После окончания института долго думал, в какой театр пойти работать. В итоге я выбрал ТЮЗ, не самый престижный театр, хотя и успел поработать некоторое время в «Современнике». Однако именно этот выбор помог мне стать актёром, получить опыт и построить карьеру. Я сыграл множество ролей и работал с талантливыми режиссёрами и мастерами, которые сформировали меня как актёра и профессионала.

Я знаю, что многие артисты не любят работать в театре. Им нравится «поиграть» в него, но они не хотят служить театру, предпочитая личную свободу и стремясь успеть везде. А выходит так, что не у всех это получается, хотя возможностей для молодых артистов сейчас очень много. С другой стороны, мне кажется, сейчас мы видим переизбыток театральных выпускников, потому что на этом стали зарабатывать деньги, превратив актёрскую профессию в бизнес. Теперь и архитектурные институты, и финансовые академии могут выпускать актёров, что, на мой взгляд, совершенно бессмысленно и ломает людям жизни.

Все-таки это желание именно творческой свободы или жажда популярности, так скажем? Стать богатым, известным, знаменитым.

Мне кажется, что не стоит выбирать актёрскую профессию с целью стать популярным, потому что этот шанс выпадает немногим. Чтобы заниматься этим делом, нужно любить его. Если вы не думаете о деньгах и славе, а просто наслаждаетесь процессом выхода на сцену, разбора ролей и работы на съёмочной площадке, то это рано или поздно принесет свои плоды. Для меня, например, слава не была целью.

Я поступил в театральный институт довольно поздно по традиционным меркам, уже имея опыт работы в любительском коллективе. Для меня это было естественным выбором, я просто не мог заниматься ничем другим. Но я никогда не рассчитывал, что это приведёт меня к популярности. И узнавать меня начали только после 50 лет. Это было неожиданно, но очень приятно. Значит, я не зря потратил время. С другой стороны, я думаю, если бы я стал популярным в 20 лет, как бы я справился с этим? Слава — серьёзное испытание для молодого человека, как говорят, испытание огнём и медными трубами самое серьёзное, и не все с ним справляются.

 

Всему свое время.

Конечно. Когда ты воспринимаешь популярность как заслуженную награду за верное 30-летнее служение театру – это одно, а, когда она сваливается на тебя с неба после того же «Слово пацана» или «Бригады», случаются взрывы – ты просыпаешься в один миг знаменитым, а под окнами уже стоит толпа поклонников. Мне, честно говоря, жалко таких ребят, потому что это серьезное испытание. Очень много сил и энергии уходит на это, становится сложно собраться и продолжать заниматься своим делом.

А у вас были такие моменты, когда вы чувствовали себя недооцененным?

Нет, у меня такого не было, потому что я практически сразу после окончания института пришел работать в ТЮЗ, и первые годы очень плотно репетировал, играл в спектаклях, менее и более заметных, получал более сложные роли. И пусть я не был востребован в кино, которого, собственно, и не было в 90-е годы. То есть было, но в очень ограниченном количестве в сравнении с тем, что происходит сегодня. Я даже и не смотрел в ту сторону, потому что кино не удовлетворяло спрос на всех артистов. Поэтому я работал в театре, добивался успехов и все время чувствовал свою востребованность как театральный артист. Конечно, это не приносило мне абсолютно никакой узнаваемости, но мне это и не было важно. Я понимал, что занимаюсь интересным делом, расту как профессионал, получаю оценку среди своих коллег и в своем профессиональном кругу, становясь постепенно ведущим актером своего театра. Дальше я стал работать в театре Наций, Московском художественном театре, мастерской Фоменко, «Современнике», у меня появилась возможность выбирать, где играть. Поэтому ощущения недооцененности никогда не было, скорее, я испытывал удивление, что уже после 50 лет я внезапно стал киноактёром, ведь в какой-то момент я махнул на кино рукой и жил театром. И вдруг мне предлагают роль в «Склифосовском». В театре ты, значит, играешь героев пьес Чехова, Островского, Шекспира…

А потом папу Толика…

А потом папу Толика… Да, ты становишься очень популярным, к тебе приходят зрители и благодарят тебя за роль. Но господи, что я такого там сделал в сравнении с тем, что я играю в театре! Это такая схема, если ты играешь в популярном сериале, то у тебя появляется марка, некий знак качества – ты звезда из того сериала, и пусть ты там засветился всего один раз.

Проклятие одной роли.

Да. Но иногда интересно попадать в такие проекты.

Не возникало ли у вас сомнения играть или нет отрицательных героев? Некоторые актеры относятся к этому очень трепетно.

Вообще, кино – вещь клишированная. Тебе одевают маску и потом пытаются её использовать из проекта в проект. И это уже зависит от артиста, насколько он готов идти по этому пути. Просто не всегда у него есть возможность выбора. Актеры, достигшие определенного уровня, могут позволить себе выбирать, но таких единицы. Чаще с закрепившимся, навязанным амплуа артисты переходят из сериала в сериал. Я прошёл этот этап, так что, если такая возможность появляется, ей нужно пользоваться.

Считается, чтобы достоверно сыграть роль, нужно иметь схожий жизненный опыт. Но как быть, если речь заходит о событиях, даже опосредованно не происходивших в вашей жизни?

Актёру не обязательно переживать все тяготы на себе, чтобы сыграть убедительно. Подобное существует в американской системе, когда актёры с фанатизмом погружаются в роль. Вспоминается знаменитый диалог между двумя великими актёрами — Лорренсом Оливье и Дастином Хоффманом. Они снимались в одном фильме, когда Дастин был ещё начинающим актёром, а Лоренс — звездой британского театра с большим бэкграундом. Когда они впервые встретились на площадке и заговорили о своих ролях, Дастин рассказывал, как провёл месяц в психиатрической больнице (он играл не совсем нормального персонажа). Он жил с местными пациентами, наблюдал за ними и проходил какие-то процедуры, чтобы лучше вжиться в роль. Лорренс Оливье слушал, слушал его, а потом спросил: «А вы не пробовали просто сыграть?». Поэтому даже самые известные актёры не пробуют побыть маньяками, чтобы потом показать убедительный образ.

Вы принимали участие в сериале «Хороший человек». Что вы сами вкладываете в это понятие? Кто для вас хороший человек?

Сложно дать однозначный ответ на этот вопрос. Наверное, это светлый человек, которого окружает приятная аура. Каждый определяет для себя, что такое «хорошо» и «плохо». «Плохой» для одного может оказаться «хорошим» для другого.

В сериале «Операция "Сатана"» я играл персонажа, который был предателем, преступником и убийцей. Но с любимой женщиной он был очень нежным, открытым и человечным. В других же ситуациях он проявлял себя как настоящий монстр. В каждом из нас есть и светлые, и тёмные стороны. Тёмные мы прячем, а светлые выставляем напоказ. 

 

А вы научились видеть темные стороны в людях?

Я не знаю, насколько могу видеть темные стороны, я не психотерапевт. При этом я могу на интуитивном уровне почувствовать, что общение с человеком вызывает у меня дискомфорт и тревогу и мне лучше держаться от него подальше, потому что мне неприятно его общество, но это не значит, что он плохой. Возможно, он прекрасный человек, просто слишком активен, эмоционален или у него язык без костей, и это утомляет – тяжело вечно слушать его.

Случалось такое, что первое впечатление было обманчивым?

Наверное, такое случалось. Первое впечатление возникает на энергетическом, подсознательном уровне. А потом, когда узнаешь о человеке больше, начинаешь смотреть на него под другим углом. Это может происходить по-разному.

Игорь Геннадьевич, вы с Юлией Меньшовой уже очень давно вместе. Долгие отношения, особенно в медийной среде, можно назвать редкостью. Как вам удаётся сохранять то, что вы создали так много лет назад?

Мне не кажется, что это как-то отличается от обычных семейных отношений. Всё зависит от уважения и принятия друг друга. Мы не пытаемся переделать друг друга или подстроить под себя, постоянно ищем внутренние компромиссы. Когда мы были молоды, у нас было много всего, что раздражало. Это нормально, если что-то раздражает, но это не значит, что нужно рубить сплеча. Необходимо искать компромиссы и быть где-то снисходительными.

Ваш сын пошёл по вашим стопам. Есть ли у вас особое отношение к его работам? Даёте ли вы ему советы?

У всех, наверное, по-разному, но мы, например, не даём ему советов, хотя очень внимательно следим за тем, что он делает. С одной стороны, он пошёл по нашим стопам, да, но с другой – занимается совершенно другим направлением. Он больше увлечен режиссурой, занимается кино, киномонтажом, постановкой спектаклей. У него есть свой язык и своё видение. Мы можем поделиться впечатлениями от его работы, но советовать что-то – нет, такого не происходит. 

 

Вы как-то упоминали, что сначала ваш сын не хотел учиться, считая, что раз Тарантино не получил никакого образования, то и ему это не нужно.

Да, это была его позиция. Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его пойти учиться. Видимо, после школы у него остались не самые приятные воспоминания об учёбе, и он не хотел торопиться с этим процессом. Он действительно думал, что можно начать заниматься кино сразу после школы. 17-летним свойственны некоторый инфантилизм и при этом максимализм, поэтому требуется терпение и, возможно, даже некоторый диктат. Я очень рад, что он всё-таки поступил в школу-студию МХАТ. Четыре года учёбы сформировали его как творческую личность. Мы не смогли бы дать ему этого в семье или он не смог бы получить самостоятельно. Прекрасная атмосфера в школе, созданная его мастером Дмитрием Брусникиным, заложила в него большую базу. Учитель сформировал из них не просто артистов, а личностей. Я считаю, что это большая удача для сына.

Учитывая плотный график каждого члена семьи, есть ли у вас какие-то семейные традиции?

Да, у нас есть семейные традиции. Мы стараемся собираться вместе на каждый день рождения каждого члена семьи. Иногда я попадаю в опалу, потому что мне могут случайно поставить в план спектакль, или я оказываюсь на гастролях. Это происходит крайне редко, и потом я себя проклинаю и виню. Но обычно мы стараемся сделать этот день свободным. Новый год – тоже семейный праздник. Такая традиция встреч помогает нам не терять связь, особенно когда сын уже женился и живёт отдельно. Главное – не отдаляться друг от друга. Быть семьей – это самое важное.