Редакция Lifestyle Мода Интервью Beauty Ресторация Пространство
Борис Столяров, Русский музей: Музей – это среда доверия
Текст: Марина Соловьева Фото: Архив музея

Доктор педагогических наук, профессор, лауреат Государственной премии РФ в области литературы и искусства, заслуженный работник культуры РФ Борис Андреевич Столяров с 1990 года возглавляет «Российский центр музейной педагогики и детского творчества» Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге.


Image_00_1200x800.jpg

Если мы примем сторону искусственного интеллекта, при всех его благостях, мы потеряем человека

Борис Андреевич, как появилась идея создания Центра музейной педагогики и детского творчества при Русском музее, и чем Центр занимается сегодня?

Идея создания центра появилась на рубеже 1980-х –1990-х годов, когда вся страна была на старте перемен. Когда старая система дополнительного образования в форме дворцов пионеров, дворцов культуры обрушилась, музей оказался самой устойчивой культурной институцией. К нам пошли педагоги и воспитатели детских садов с просьбой сделать что-нибудь вместе. Так появился наш Центр, и мы стали набирать обороты очень быстро. К нам присоединялись директора школ, удалось даже создать гимназию с детским садом при Русском музее. Весь наш коллектив пошел преподавать в эту гимназию, мы прошли аттестацию и получили высшие педагогические категории. Человек, не имеющий опыта школьной работы, абсолютно точно не может работать в просветительской службе музея. Он должен владеть навыками психологии, коллаборации образования и искусства. Я искусствовед, но для того, чтобы продуктивно заниматься музейной педагогикой, поступил в Академию Художеств, где защитил кандидатскую и докторскую диссертации в области художественного образования. Это было чрезвычайно важно сделать, потому что оправдывало развитие всего музея в данном направлении.

У нас есть и специалисты в области информационных технологий, и художники. Разработанные нами программы идут в пятидесяти четырех регионах России от Калининграда до Южно-Сахалинска. В Екатеринбурге одно время функционировал наш ресурсный центр при ЕМИИ. Также мы имеем статус научно-методической лаборатории: у нас есть доктора, кандидаты наук, аспиранты. Мы стали перым музеем, который начал заниматься дистанционными практиками. В настоящий момент, мы открываем ресурсный центр творческого развития детей и подростков в Иркутске. Мы глубоко верим в то, что образование должно быть творческим. Главным должно быть не ЕГЭ, а креативное начало, которое в людях нужно развивать, а потом уже создавать стандарты с учетом тех талантов, которые есть у ребенка.


Image_03.jpg

Музей – это сакральное место, и искусство сакрально. Особенно если мы говорим не об экспериментальном искусстве. Эксперимент заканчивается. После него остается либо пустота, либо он перерастает во что-то еще более значимое и важное


Помимо чисто искусствоведческих и музейно-педагогических практик, мы уделяем большое внимание художественным практикам, сотрудничаем с Высшим Художественно-промышленным училищем им. Штиглица, и с передовыми художественными школами, где есть творческие коллективы, и с Консерваторией. Музыка звучит в нашем Центре постоянно. У нас прекрасный рояль возраста музея, ему 135 лет. К нам приходят играть выдающиеся музыканты. Центр активно сотрудничает с вузами, научными учреждениями, зарубежными коллегами из немецких и финских музеев, музея Metrоpolitan, Музея современного искусства в Нью-Йорке, Филадельфийского художественного музея изящных искусств, Вашингтонской национальной галереи, музея Смитсоновского национального института, где я учился и проходил многочисленные стажировки. «Современное искусство для всех» — проект, который мы сделали с Лувром, при личном участии директора образовательных программ Манон Потван. К нам приезжали сотрудники Национальной галереи из Вашингтона. С русской душой мы открыты для всех, потому что искусство не знает границ. Для того, чтобы разбираться в русском искусстве, нужно понимать контекст и хорошо знать зарубежное. Наша большая научная победа заключается в том, что на методических материалах Центра моя аспирантка Глэдис Жюсьен из Сорбонны защитила первую во Франции докторскую диссертацию по музейной педагогике.

Получается как в стихах замечательного португальского поэта Мигеля Торго: «Радостью утро дышало, думал подняться к вершинам гор, думал пить воду чистых озер, думал уйти в бескрайний простор, да жизнь помешала». Жизнь в виде политико-экономических обстоятельств. Сейчас мы работаем больше на отечественную сторону. Материал, который находится в музее, развивает импровизационное мышление детей, дает им критическое видение, сталкивает разные точки зрения. Наша работа рассчитана на все двадцать четыре часа в сутки, поэтому у нас работают те, кому интересна музейная педагогика, кто любит детей.

Можно ли утверждать, что Русский музей, безусловно, является лидером в области эстетического образования детей не только в России, но и на международном уровне?

Это абсолютно верно, потому что таких программ как у нас, сегодня нет ни в Лувре, ни в американских музеях. Но все это стало возможным только благодаря коллаборациям с сотрудниками этих музеев. Это очень широкие профессионально-дружеские контакты. Самое ценное то, что мы можем использовать и опыт отечественных музеев, а я могу сказать, что российские музеи не уступают и не уступали зарубежным. Нам не хватало системности, но за системностью мы пошли в вуз, основали свою кафедру музейной педагогики и художественного образования в Российском Государственном Педагогическом Университете им. А.И. Герцена, вырастили и защитили целый ряд специалистов в этой области. Так что сегодня мы имеем определенно лучший задел в этом отношении.

К сожалению, в сфере финансирования образования в стране техническая ориентация. Понятно, что государству нужны инженеры и технологии, но если посмотреть на знаменитый Массачусетский Технологический институт, двадцать процентов времени будущих специалистов для Силиконовой долины посвящено искусству. Там есть потрясающий колледж искусств, где работают великолепные психологи. В частности Рудольф Арнхейм, знаменитый основоположник теории визуальной грамотности. В США достигли гармоничного соединения науки и практики, но музеи там негосударственные, они частные, поэтому они не так заинтересованы в широком охвате публики. В России музеи в основном государственные, поэтому мы заинтересованы в массовости, это всегда было русским качеством: сход, земский собор. Мы любим толпу, поэтому образовывать мы тоже должны толпу. Наш Центр связан практически со всеми российскими регионами. Сейчас открыли культурно-выставочный центр «Когалым» на Ямале. Это подвижническая ситуация, но она открывает очень большие возможности для гуманитарных исследований, восприятия искусства, развития ребенка с помощью изобразительных средств, потому что при всех кажущихся преимуществах электронных технологий, всегда идет возврат к подлиннику. Точно так же невозможно воспитать человека вне межличностной коммуникации. Учитель нужен всегда.


Image_02.jpg


С 2004 по 2006 годы Русским музеем совместно с фондом Поля Гетти (Великобритания) был осуществлен научно-исследовательский проект «Экологическая роль изобразительного искусства в условиях интенсивного визуального потока». Это очень актуальная тема, хотя мы сейчас понимаем, что в те годы еще ничего не знали об «интенсивном визуальном потоке».

Название проекта немножко неуклюжее, но точное по сути. Им заинтересовался сэр Кен Робинсон, бывший министр образования Великобритании, один из ведущих консультантов фонда Поля Гетти. Он специально приехал к нам в гости. Для работы над темой мы нашли очень хорошего научного консультанта, доктора психологических наук Российского Государственного Гуманитарного Университета в Москве Владимира Петровича Зинченко. Это один из крупнейших российских ученых. Совместно у нас родилась тема: от экологии природы к экологии духовности. Экология природы сегодня мировой исследовательский тренд, потому что существует явная проблема. Тему экологии духовности мы попытались поднять в этом проекте. Для нас он оказался достаточно сложным. Нам было выделено 200 000 долларов. Такого гранта у Русского музея никогда не было. Мы привлекли наш институт психологии, специалистов, которым это было интересно. Как результат этого проекта в университетской среде появились диссертации. Сегодня его актуальность нисколько не снизилась, особенно в контексте «экологии духа». Нам этого сегодня не хватает, потому что если мы примем сторону искусственного интеллекта, при всех его благостях мы потеряем человека.

Раньше базовый курс рисования входил в программу хорошего образовательного заведения. Почему способность иметь базовый навык воспроизведения окружающего мира считалась такой важной для ребенка, для человека образованного?

В старое время это была обязательная практика. Мир был другим, и изобразительная практика фиксировала его. Сегодня фиксация мира присходит прежде всего в электронных технологиях. Появились такие фотоаппараты, о которых братья Люмьер не могли и мечтать. Техника взяла эту роль. Рисунку надо учиться, а учиться мы не хотим. Дети уже не хотят учиться, хотят получать готовое; учитель не очень хочет учиться. В этом перемена. Нам надо сделать этот меняющийся мир своим и понимать ментально, что и мы в этом мире, так же как техника и технологии, должны меняться. В проекте, который вы упомянули, мы выдвигали идею «Компьютер – средство творческого развития». Сэр Кен Робинсон, который курировал нас от фонда Поля Гетти, очень поддержал этот тезис. Компьютер не только забава и развлечение. У американцев система гораздо жестче. На игру дается лишь какое-то время. Если ты учишься, ты должен учиться. Это твоя работа.

Тогда можем ли мы утверждать, что эстетическое образование важно для ребенка в любой исторический период?

Конечно. Абсолютно точно. Ведь если мы занимаемся ребенком, то готовим себе смену в определенном смысле. Мы завершаем один этап, начинается новый. Здание не построишь без фундамента. Культура — это многослойное, очень емкое понятие, и она закладывает основы. Не случайно в науке существует около двухсот пятидесяти определений, что такое культура сегодня. Сейчас сместилась вся понятийная база. Жизнь стала более сложной, и понять что такое, например, искусство очень сложно. У нас несколько лет назад было небольшое закрытое совещание, на котором присутствовала еще Ирина Александровна Антонова, директора институтов истории искусств. Мы ломали голову над сегодняшним определением «искусства», ведь старые термины рождались в пространстве иного социума, среды, знания. Все сегодня поехало, все изменилось. Искусство выплеснулось на улицы, уже необязательно иметь профессиональное образование в области художественного или сценического искусства. Публика аплодирует тик-токеру Дане Милохину и подобным явлениям. Это все очень мило, но эти ребята неграмотны. Они ловят то, что называется хайпом. На них очень хорошо зарабатывают продюсеры и промоутеры. Но есть настоящая профессиональная база. Я человек той формации, которая иногда смотрит телевизор. Общественное Телевидение России вчера подарило мне фантастический вечер. Был показан старый концерт «Три тенора в термах Каракаллы» в Риме, который потряс мир в 1990 году. Это выступление Хосе Каррераса, Лучано Паваротти и Пласидо Доминго. Они тогда дали мировой концерт, каких больше не было, исполнили знаменитые арии из опер. Это высочайший уровень классики, состояние передается даже через экран, но за этим огромная работа, профессиональный труд и природный дар. Сейчас многое делает компьютер, а тогда люди пели своими голосами, прошли школу. У них была основа, и это то, что навсегда осталось с ними. Следом за этим концертом показали фильм Федерико Феллини «Амаркорд» (1973). Без итальянского неореализма представить себе развитие кино невозможно. Это то кино, на котором вырос наш лучший кинематограф. Там нет спецэффектов, которые уходят от реальной жизни. Там реальный человек с его проблемами прежде всего. Это всегда открытие и обогащение себя.

Мы сегодня с вами видим парадоксальные вещи. Есть много талантливых людей, интересные постановки в театре, но мне там не хватает человека. Не сиюминутности, в которой человек начинает раздеваться догола на публике. Мне не хватает внутренней жизни, внутреннего мира. Только на таком искусстве люди учатся. Это как заложенное в семье отношение к старшим, внутрисемейная любовь и уважение, то есть те качества, без которых человек не может обойтись.

Музей – это среда доверия. Здесь есть уважение к прошлому, потому что музей хранит вещи, которые отобраны временем, талантом. Сотрудник музея отличается от остальной публики.

Несколько лет назад мы ездили с концертом «Музыка — детям» с пятью музыкантами оркестра Эрмитажа по сорока регионам России. Это было своеобразным откровением. Сегодня человек практически не слышит живой музыки, ведь наушники — это не музыка. Живая музыка — это когда человек играет и поет перед тобой с инструментом, без компьютера, который подтянет тональность, уберет фальшь.

В Центре есть небольшой зал на восемьдесят человек с хорошей акустикой. Иногда у нас бывают проникновенные концерты, на которых играет арфа или виолончель. Дети и взрослые плачут. Это происходит на мембранном уровне, срабатывает подсознание, потому что красота звука пробивает, красота мелодии проходит насквозь, и человек испытывает неконтролируемую эмоцию. Это живое. Это не звук в автомобиле. Мы сегодня привыкли к музыке не как к искусству, а как к фону. Она перестала существовать в эксклюзивном, смыслопорождающем своем качестве. В филармонию ходит в основном старшее поколение.

Искусство очищает душу. Это общеизвестный факт. Мы задавали старшеклассникам написать эссе на тему «Что ты возьмешь с собою в будущую жизнь». Один ребенок написал, что возьмет с собой концерт No 23 Моцарта, заключив: «Я возьму с собой то, что меня никогда не предаст». Искусство никогда не предаст, это то, что всегда будет со мной. Эту фразу я даже использовал в одной из своих книг.

Могут ли эти слова стать ответом на вопрос что может дать искусство и музей взрослому человеку?

Человек идет по жизни и находится в ее тисках, сталкивается с негативом. Наверняка и друзья предают, и какие-то сложности возникают, и потери, но остается в этом мире то, что он сам для себя выбрал. Чем больше искусства, тем человек глубже, тоньше, тем лучше относится к людям и миру. А все это дает музей. Вот к чему мы стремимся своей деятельностью.


Поделиться