Эрик Булатов слишком долго в своей жизни оставался где-то в углу, без выставок и известности. А сегодня картины, вывозившиеся из Советского Союза с пометкой «Не имеют ценности», стоят миллионы.

В большинстве ваших работ слова играют важнейшую роль. Каким словом вы охарактеризовали бы свое сегодняшнее состояние?

Надежда. Оно наиболее подходящее, потому что ничего хорошего сейчас в мире я не наблюдаю. Но все равно надеюсь, что все не так безнадежно плохо.

У вас нет электронной почты, аккаунта на facebook и в других мессенджерах. Чувствуете ли вы некоторую оторванность от современного мира?

Для моего возраста это чувство естественно, ведь большинства друзей уже нет в живых, а заводить новые близкие отношения не выходит. Поэтому и получается некоторое одиночество. А что касается постоянного общения по рабочим вопросам, то это скорее необходимо в молодости. Сейчас мне самому тратить энергию на это не так важно. Те, кто хотят выйти со мной на связь, они меня находят. Также к нам домой часто приходят молодые художники, чтобы задать свои вопросы. Последнее время эти вопросы все чаще касаются художественного рынка, который диктует свои условия жизни и работы, сильно дезориентируя в творческих понятиях. И я не уклоняюсь от других встреч, бесед или конференций, считаю себя обязанным делиться своим опытом.

Вы ведь считаете, что нельзя критерии искусства подменять критериями рынка?

Проблема заключена в том, что сегодня этого критерия просто нет. Поэтому качество и пытаются определить через рыночную стоимость, но ведь это фальшивый параметр. Я уверен, что наше время, никогда не будет вспоминаться в будущем, как период расцвета искусства. Сегодня для художников — это тяжелое время.

Скажите, Эрик Владимирович, доверяете ли вы современным СМИ?

Наше личное сознание находится сегодня под постоянным сильнейшим давлением. По видом информации о том, что происходит сегодня, мы получаем инструкции, что мы должны делать и как относиться к тому или иному событию, чего вообще не следует замечать и на что следует обратить особое внимание. Задача всех СМИ, в сущности, сформировать некое единое типовое знание, обязательное для всех. Как уцелеть под этим давлением? Как сохранить свою личную независимость и право на простое человеческое достоинство? Я для себя вижу только один выход: спокойно делать свое дело, концентрируя на нем все внимание, а на любые внешние воздействия абсолютно не реагировать, то есть, как попросту говорят, «насрать». Я даже сделал картину на эту тему, которую назвал «Формула самозащиты». На ней представлены два слова «Выход (exit)» и «Насрать».

Правильным будем сказать, что в искусстве вы стараетесь отталкиваться от противостояний двух противоположенных начал?

В этом поле происходит наша жизнь. Благодаря этому противостоянию, мы можем выразить пространство, заключенное между ними, и тогда эти противоположности входят в общую пространственную конструкцию и приобретают не разрушительную, а созидательную роль, то есть фактически возникает сотрудничество.

«У нас каждый момент враждебен предыдущему или следующему. Нет связей» — ваше точное определение того, как устроена Россия. Как вы считаете, почему так происходит?

С одной стороны, это наша проблема, но с другой — есть вещи, от которых отказываться просто необходимо. Например, советская идеология — не то, за что нужно держаться и, тем более, гордиться. Такой элемент должен быть в сознании враждебным. Наверное, многие все еще со мной не согласятся, ведь каждый прожил свою жизнь. Я еще в молодости для себя определил, что не буду зависеть от советского государства. Потому что не мог позволить себе компромиссов, ведь в роботах показывал фальшивость идеологии и лживость так называемого «возвышенного благородного языка». И освободил меня только конец советской системы. Наверное, если бы не это, то я бы так и остался где-то в углу, без выставок и известности.

В 1988 году, в Швейцарии, состоялась ваша первая персональная выставка, затем она прошла в еще нескольких европейских городах. Вы помните, что почувствовали тогда?

Я очень ясно ощущал, что одна моя жизнь кончилась, и сейчас начинается что-то совершенно другое. Помню, как думал, что в этой новой жизни я совершенно ничего не знаю и как же мне в ней быть? Но мне эта новая жизнь была интересна.

До 2003 года ваши картины выставлялись по всему миру, кроме России. Не чувствовали ли вы обиду или даже злобу, что в родной стране вас не замечали?

Я всегда воспринимал это очень болезненно. Кстати, в 2003 году была выставка лишь моих рисунков, живописных работ было всего 2 или 3 штуки. Настоящая моя большая выставка прошла только в 2006 году в Третьяковской галерее, где были представлены работы за всю жизнь. Это важнейшее для меня событие состоялось только благодаря Владимиру и Екатерине Семенихиным. Никто эту выставку не хотел организовывать и было очень сильное сопротивление ее появлению. К тому же нужны были большие деньги, чтобы оплатить страховку и транспорт из США и Европы. Потому я был уверен, что у Семенихиных ничего не выйдет. Но они сделали невозможное.

В этом году, 5 сентября, вам исполнилось 87 лет. Скажите, вы задумываетесь о смерти? Подводите итоги своего большого пути?

Безусловно, я думаю о смерти, но я убежден, что это не конец.