Екатеринбуржец Алексей Федорченко — один из ведущих российских кинорежиссеров, лауреат отечественных и зарубежных фестивалей. В этом году он выпустил долгожданную картину «Последняя «Милая Болгария», которая в апреле принесла ему приз за лучшую режиссуру на ММКФ, а в июле — награду фестиваля «Хрустальный ИсточникЪ» в Ессентуках. В эксклюзивном интервью для «Стольника» Федорченко рассказал о своем отношении к сериалам, системе российского проката и о многом другом.

Этот вопрос одних обижает, а другим льстит — надеюсь, что в нашем случае будет второй вариант. По всему миру у вас проходят громкие премьеры и ретроспективы — есть ощущение, что вы попали в разряд «мэтров», или за последние десять-двадцать лет ничего не изменилось?

Я бы не сказал, что у меня «громкие премьеры», все они довольно спокойные. Жду важные для меня ретроспективу и конференцию в Колумбийском университете, но они всё откладываются, и когда будут, не ясно. А вообще, я не считаю, что пора почивать на лаврах. Запуск новой картины для меня всегда как в первый раз. Так как у меня нет специального образования, каждый раз — как с нуля. Может быть, поэтому фильмы получаются такими разными. 

То есть никакой застарелости вы не чувствуете?

Нет-нет, наоборот — мне кажется, именно сейчас я готов работать больше и лучше, чем раньше. 

Вы чувствуете, что каждая ваша новая работа в чём-то лучше, чем предыдущая? Должен ли вообще автор эволюционировать?

С каждым разом на площадке я чувствую себя всё увереннее, здесь сказывается мастерство «ремесленника» — я спокоен, знаю, что делать. Но когда дело доходит до съемок, волнение остаётся. Поэтому я до сих пор не делаю кино по заказу — не могу работать по чьей-то указке. 

А заказы часто поступают?

В последнее время — часто. За год мне предложили сделать два фильма и два сериала. Вроде и литература неплохая, но я прочитал — и мне не понравилось. Одна книга была хорошая, но по структуре слишком похожая на «Перед восходом солнца» Зощенко, и мне не захотелось повторяться (фильм «Последняя «Милая Болгария» основан на повести Зощенко — Ред.). А вторая мне не понравилась идеологически, хотя считается, что это хорошая литература. 

Если, скажем, поступит заказ, который будет устраивать вас во всём — вы его примете?

Пару раз я соглашался  — мне предлагали делать документальный сериал про Первую мировую, революцию и гражданскую войну. Большой сериал, богатый. Я согласился, но проект «не случился». Ещё мне предлагали очень дорогой, интересный сериал, тоже про начало прошлого века, с хорошими сметами… Я снова согласился, но случился очередной кризис, и его закрыли. Не везёт. 

То есть барьера «Я – свободный художник, на заказ не работаю» у вас нет?

Я боюсь заказов, потому что не люблю вмешательства в мою работу. Я теряюсь, вернее, теряю интерес.

Вы уже несколько раз упомянули сериалы — насколько вы заинтересованы в этой сфере деятельности? Или формат фильма вам все-таки ближе?

В 2005 году я снимал мини-сериал «Похищение воробья», и хотя производство было хорошее, я понял, что это не совсем мой формат, не мой размер. Я не люблю сериалы и не смотрю их — мне скучно. 

Значит, условные два часа вам больше подходят?

Да, сериал с линейной историей мне кажется бесконечно долгим и затянутым, в отличие от такого же фильма. Если я и смотрю сериалы, то с «вертикальной» историей, когда в каждом эпизоде свой сюжет. Я тут подсел на один такой — по телевизору показывали «Кости». Актёры, диалоги — шикарные! Сейчас уже поднадоело, но несколько десятков серий я посмотрел. Еще мне посоветовали несколько лет назад «Настоящего детектива» и «Лост». «Детективов» с трудом досмотрел – размазанная каша, а «Лост» осилил полтора сезона. Я и в литературе романам предпочитаю новеллы. Мне достаточно сжатого изложения сюжета. Даже когда я сам писал — единственную мою книгу («Спички» — Ред.) — то старался передать настроение и историю одной-двумя фразами. Искусственно наращивать метраж не могу ни в кино, ни в литературе. 

Новеллистичная структура проявляется и в ваших фильмах, в частности, в экранизациях — «Небесные жены луговых мари» по Денису Осокину, частично «Последняя «Милая Болгария» по Зощенко…

А еще «Ангелы революции», «Большие змеи Улли-Кале» — в каждом фильме – десятки маленьких историй с завязкой, развитием, кульминацией и развязкой. В документальном кино тоже люблю микроновеллы — я сейчас заканчиваю семь или восемь маленьких фильмов, хочу собрать их в альманах. 

Вы ярко проявили себя как режиссер и игрового, и документального кино. Все же, что для вас комфортнее — фикшн или нон-фикшн?

Ближе мне, конечно, документальное кино. Я считаю, что хороший документальный фильм всегда лучше хорошего игрового. В игровом кино я стремлюсь к документальному, а в документальном — к игровому. Только тогда будет интересно. А вообще, мне интересно и то, и другое.

О чём вам никогда не хотелось снимать кино?

Мне не нравятся «офисные» фильмы, прелести «клубных» и наркоманских историй я тоже не понимаю. Не нахожу пересечений с Новой уральской драмой. Я дружу с нашими драматургами, люблю их, но меня не «торкает» то, что они пишут. Истории о «маленьких людях» мне неинтересны. Всё понятно про них. Мне не интересны истории, которые укладываются в схему. Поэтому не очень люблю «жанровое» кино. Жанр – это схема. Схемы предсказуемы. Скучно. Все несчастные семьи тоже похожи друг на друга.

Представители «новой уральской драмы» часто пишут о себе, во всяком случае, основываются на своем опыте. Насколько ваш «бэкграунд» помогает вам снимать фильмы?

И режиссер, и сценарист, не имея собственного опыта, в том числе страданий, никогда не смогут снять что-то стоящее. Кино я начал снимать достаточно поздно – в 36 лет. Перед тем, как стать режиссёром, я не так много работал — на заводе инженером-экономистом, нормировщиком и программистом. Потом уже на Свердловской киностудии стал замдиректора по экономике. Хотя у меня есть много рабочих специальностей, около двенадцати, больше всего на меня повлияли математика и программирование — то, что мы проходили еще в математической школе. Тогда еще не было компьютеров, были машины «Мир», ЭВМ, которые занимали полкомнаты. На них мы составляли алгоритмы, задачи — а это очень важно. И мне это помогало и в работе экономистом, и сценаристом, и режиссером. Здорово уметь думать математически — помогает систематизировать все.

Вы замечаете в своих фильмах это точное, математическое начало?

Да. С одной стороны, мне это нравится, но с другой — алгоритм нужно уметь ломать. Перемешать все. Но чтобы перемешать, нужно сначала все построить, выстроить схему. Смешать, сократить, вырезать куски, внедрить что-то неожиданное — но некая изначальная структура должна быть. 

Вернемся к экранизациям. Соседство с автором оригинального текста помогает вам в работе, или наоборот, загоняет в некомфортные рамки?

По-разному бывает. Иногда как в «Овсянках», где Денис [Осокин] уже выстроил очень кинематографичную историю, когда ничего уже придумывать не нужно было. Это одно. А с Зощенко (фильм «Последняя «Милая Болгария» — Ред.) я был волен поступать так, как хочу сам — я очень сильно внедрился в произведение, и поэтому не дал герою имя Зощенко, а назвал его Семеном Курочкиным, чтобы развязать себе руки. Да и вообще, делать «строгую экранизацию» глупо. Книга не сценарий. Все равно ты что-то выбираешь, сокращаешь, появляются новые герои, а старые уходят. Я внимательно отношусь к авторам, но и связывать себя не хочу: кино — это все-таки совершенно другое искусство. 

Умирает ли кино как индустрия и как искусство?

Кино не умирает. Есть некий сценарный кризис, кризис американских, теперь уже всемирных сюжетных схем. Однако кино меньше не стало. Носитель другой, но мы уже привыкли к тому, что он быстро меняется. Я думаю, что и книги никуда не денутся. И телевизор тоже. Я себе окончательного упадка представить не могу. Кино не будет — а что будет? Смена формата ничего не значит. Книги ведь тоже ушли в цифру, но бумажные обложки никто не отменял. Книги как артефакты, как произведения искусства останутся навсегда. У меня есть хорошая большая библиотека, книги для которой я отбирал всю жизнь. Раньше каждая из них была сокровищем, но сейчас я понял, что моим детям эти книги не нужны — они все читают в электронном формате. Тогда я занялся коллекционированием книг, которые сами по себе являются историческими ценностями, некими артефактами. Я собираю книги репрессированных ученых. Это уже не только библиотека, это — машина времени, каждая книга – портал в удивительную судьбу, страшную и прекрасную историю.

Сколько лет вы собираете эту библиотеку? Планируете выставляться?

Ровно пять лет. Придумал я все это, когда мне было пятьдесят, решил сделать себе такой подарок к юбилею. Я по своей сути коллекционер, и хотелось начать собирать что-нибудь необычное. И за пять лет я собрал огромную коллекцию-библиотеку книг репрессированных авторов, ученых. Это мой небольшой вклад в борьбу со сталинщиной. Но я еще не придумал, в каком виде предъявить эту библиотеку. Когда я держу в руках такую книгу и знаю, что её в руках держал автор, знаю его судьбу и понимаю, какого уникального человека мы потеряли — такую книгу можно показать людям, чтобы они почувствовали ужасную, отчаянную трагедию. Но когда этих книг — полка, пафос потери сильно снижается. А когда это шкаф или тридцать шкафов — это уже статистика. Поэтому люди не ужасаются размерам сталинских репрессий — слишком много нулей. И человеческий мозг не способен осознать масштаб этого преступления. Для меня это очень серьёзная, неразрешимая задача — как показать этот ужас, не превращая его в статистику. Почему-то когда ты заходишь в комнату и видишь десять тысяч книг, авторов которых убили, ты этому не ужасаешься. Но вот музей одной книги вызывает куда более сильные эмоции. Я ещё не решил, как показать людям эти потери, не опошлив их. Извините, я сбился, перешёл на своё любимое. У меня сейчас книги на первом месте, а кино — на втором.

Все же последний вопрос будет о кино. Вам вообще интересно смотреть чужие фильмы?

Я очень благодарный зритель и все, что смотрю, смотрю с удовольствием. Но по своей природе я не зритель — у меня нет потребности смотреть кино. Вот такой парадокс. Поэтому стараюсь ставить себя в условия, когда я должен посмотреть фильмы — соглашаюсь быть в жюри, чтобы просто сесть и посмотреть эти тридцать фильмов и понять, что сейчас снимают. Или приехать на «Кинотавр» и посмотреть там десять лучших российских картин. А в миру… С дочкой на «Марвел» хожу иногда. Я, по-моему, в жизни ни одного фильма не скачал.